Дендизм: социокультурное явление и переломный момент в истории мужского костюма

Дендизм — это бурлящий котел, в котором совершалось нечто невидимое

Этот материал — приглашение начать странствие по главной теме современной английской моды — дендизму. С сегодняшнего дня и еще ряд публикаций мы с вами будем узнавать и обсуждать денди, дендизм и его лидера — Красавчика Браммелла. Личность, благодаря которой был достигнут предел английской моды.

Сегодняшний эпизод станет прологом к нашему проекту по его совместному изучению. Прежде чем погружаться в бурлящий котел этой темы, мы попробуем ответить на несколько важных вопросов.
Первый для всех: Что такое вообще дендизм?
Второй для тех, кто еще не определился: стоит ли участвовать? Зачем, собственно, узнавать про дендизм?
Наконец, третий, для тех, кто решился: как изучать тему денди и дендизма, чтобы пройти с нами эти и другие публикации про дендизм?

Дендизм зародился в Англии, это было настоящее национальное противопоставление французским модам. Это была сила английской самобытности, и эта сила создала то, что называется Дендизмом.  Французская мода возводила в культ изящество и изысканность. Английская предпочитала экстравагантность. А высшая ценность — оригинальность. В противовес французской «утонченности» одежды, английская мода канонизировала фрак. Фрак до этого предназначался для верховой езды. «Грубый» и спортивный, он воспринимался как национально английский.

Почему дендизм можно было сравнить с бурлящим котлом?

Предыстория дендизма

Ещё в XVIII в Лондоне начали появляться портные: Мейр, Вестон, Щульц вместо шелков, кружев, оборок обратились к простой шерстяной ткани, чем положили задатки будущего английского костюма.

О том, благодаря чему Джордж Браммелл стал лидером моды и почему ему присвоили титул английского премьер-министра элегантности, в чем состояли правила денди, будет рассказано в этом обзоре, а также предложено подумать о теме современных денди.

Этот Красавчик Браммелл

Его звали Джордж Браммелл. Именно о нем  говорил Байрон: “Во всей Европе есть только три значительных человека: он сам, Наполеон и Браммелл”. Современники его так и называли Beau — Красавчик. Почти никто не называл его Джордж.
Он не был аристократом, но учился в достаточно престижных ВУЗах — Итоне и Оксфорде. 1794 году Брамелл стал служить в гусарском полку. Но не найдя себя в том, чтобы служить обществу, через пять лет он ушёл в отставку.
Браммелла всегда интересовала светская жизнь и по счастливому случаю он становится ближайшим другом и советником будущего короля Георга IV. И именно с того момента все свое свободное время Бо стал посвящать светским приемам в Лондоне и эпатировать публике своим внешним видом. К слову, современная Википедия о его роде деятельности написала: «Игрок в крикет».

Вторя идеям Браммелла, журналисты того времени обозначили главные правила дендизма : «Элегантный мужчина должен менять в течение недели двадцать рубашек, двадцать четыре носовых платка, десять видов брюк, тридцать шейных платков, дюжину жилетов и носков».

Шейный платок

Шейный платок, который затем превратился в галстук — любимый аксессуар денди. Это важная декоративная роль в мужском образе.
Джордж Браммелл мог завязывать шейный платок 6 часов в день. Его лакей, глядя на смятые платки, разбросанные по комнате, говорил: «Это наши неудачи». Кстати, Браммелл придумал использовать крахмал для придания формы платку.
Техника завязывания сама по себе была весьма остроумна: «Для начала Браммелл поднимал воротник сорочки, который был настолько большим, что в расправленном виде закрывал ему голову и лицо. При этом накрахмаленный шейный платок торчал спереди минимум на фут. Затем следовал первый coup d’archet: сложив воротник, он задирал голову вверх и, стоя перед зеркалом, медленно и постепенно опускал подбородок, чтобы на платке образовались естественные складки. Когда платок достигал требуемой формы, он совершенствовал его складки, поправляя рубашку, и, наконец, заключительным быстрым движением делал узел из узких концов»
До изобретения Браммелла мужской платок частенько неаккуратно болтался или кое-как свисал с шеи владельца, а форме узла особо никто не придавал значения. После того как Браммелл ввел в моду свои изящные узлы и складки, все стали ему подражать и прилежно изучать разные типы узлов на платках.

Благодаря Браммеллу вместо камзолов появились фраки. Позже брюки вместо бесформенных шароваров. Драгоценные украшения ушли из мужского образа аристократов — правящего класса, которые к простому ужину выходили в расшитом золотом камзоле. Впервые в одежде исчезло расхождения между высшим и средним классами . Это было что-то вроде новой буржуазной революции. Аристократия сняла золотые камзолы, сшитые из ярких цветных тканей и надела зеленые, синие и черные браммелловские фраки.

Принцип «conspicuous inconspicuousness: заметная незаметность

Про это правильно можно сказать так: мужской костюм не должен привлекать внимание посторонних. При этом в своем кругу его сразу оценят по достоинству.
Это было предвосхищение эпохи готовой одежды и универсальных магазинов: любой человек мог купить базовый костюм. Поэтому, отчасти, демократизация и равенство не положительно сказались на мужском костюме.
Особую роль в костюме стали играть аксессуары. Именно на них возложили тонкости, которые стали своеобразным языком и кодом социальных отличий : узел галстука, ткань сорочки, жилетные пуговицы, туфельные пряжки, настоящие, не ложные петли на рукаве, которые можно реально расстегивать. А завершали образ начищенные до блеска сапоги , в которых должны отражаться светлые перчатки.

«Англичане одеваются просто, — замечал путешественник Сезар де Соссюр. У них редко увидишь отделку золотой тесьмой или галунами; они предпочитают укороченные сюртуки, которые они называют “фраками”,  без заложенных складок, без воротника и украшений. Они носят маленькие парики, в руке трость вместо шпаги; шерстяные и льняные ткани высочайшего качества. Подобный наряд можно увидеть и на зажиточных торговцах, и на богатых джентльменах, и на знатных лордах…»

Из заповедей дендизма

Костюм денди — это минимализм и сдержанность. То есть полная противоположность принятым канонам роскоши:

• «Избегайте пестроты и старайтесь, выбрав один основной спокойный цвет, смягчить благодаря ему все прочие»;
  
• «В манере одеваться самое изысканное — изящная скромность».

Почему дендизм зародился именно в Англии

Чтобы стать базовым каноном мужского костюма потребовалась благоприятная историческая ситуация. Чтобы наиболее полно понимать смысл дендизма, в этот контекст следует  включать целый исторический процесс.
Почему именно в Британии на рубеже XVIII-XIX веков утверждается тип денди? Все дело в том, что Лондону на рубеже XVIII-XIX веков посчастливилось избежать военных потрясений. Благодаря этому Лондон, который обладал репутацией столицы роскоши, уверенно обогнал модную Францию, где на тот момент бушевала кровавая революция.
По сути дендизм и стал воплощением революционного движения и бурлящего котла, когда сложились вместе три фактора:

1. Расцвет Лондона как столицы моды
   
2. Демократизация общества
   
3. Утверждение ценности личной индивидуальной свободы

Дендизм — не только про одежду и моду. Он стал модной философией, которая объединила английскую практичность, ценности свободы, достижения экономики и элегантность.

На это время — рубеж XVIII-XIX века — приходится расцвет портновского ремесла:

• Швейцер и Дэвидсон,
  
• Вестон и Мейер
  
• Штульц

Эти портновские мастерские отмечены непревзойденной репутацией и орденом Короля.

Savile-row

Вест-Энд считается самым модным районом в Лондоне и именно здесь проложены основные дендистские маршруты.
Кто сейчас не слышал об улице Savile Row? Именно там в начале XVIIII века стали располагаться портновские мастерские.
Это больше, чем улица — это культовое явление моды. Именно в костюмах с Сэвил Роу мы знаем самого Джеймса Бонда, в ателье Сэвил Роу одевались аристократы, политики, денди и джентльмены со всего мира. Многие из ателье, открывшиеся в то время существуют и по сей день. Современные британские семейные компании любят подчеркивать: “Мы небольшая семейная компания, нам всего 200 лет”. Самая известная мастерская Henry & Poole по пошиву костюмов открылась в 1806 году. Среди клиентов: члены королевской семьи, император Александр II, Наполеон, Уинстон Черчилль.

Продолжая лондонский дендиский маршрут мы приходим  на Бонд-стрит, к продавцам чулок, духов и галантереи, а на Сент-Джеймс-стрит расположились знаменитые клубы, винные и табачные магазины.

Денди-персоны

Бальзак,  Конан Дойль, Байрон, Пушкин, Оскар Уайльд — все они настоящие последовали Браммелла и истинные денди.

Шейный платок, объемный шарф с принтом тартан — именно этими деталями художник обозначал связь Пушкина с его кумиром денди-Байроном и эпохой романтизма. За эту картину коллега по цеху Карл Брюллов критиковал Кипренского, за то, что изобразил Пушкина не поэтом, а “каким-то денди”.

Денди-спортсмены

В британском дендизме изначально конкурировали два течения: «спортсмены» и «красавцы» (щеголи). «Спортсмен» именовался «Buck» (парень), а «красавец» – «Beau» (букв. «красивый» – заимствование из французского), он являл собой в начале XIX века модернизированный вариант прежнего типа щеголя. Эти два типа, хотя частенько сосуществовали в светской жизни, на самом деле были очень непохожи друг на друга. «Красавцы» не отличались особой любовью к спорту и с презрением относились к «парням». Они уделяли много времени моде и уходу за собой, стараясь быть эстетами до кончиков ногтей. Лучшим развлечением для них был неторопливый променад в городе, посещение любимого антикварного магазина или визит к портному. Денди-красавцы презирали «грубые» сельские развлечения вроде охоты на лис или скачек с препятствиями.

Чистюля Бо Браммелл, который, как мы помним, принимал ванну несколько раз в день, опрыскивал тело «кельнской водой» и чистил зубы даже в гостях, сделал попытку внести поправки в устав клуба Ватье на запрет входа в клуб сельским джентльменам: «от них пахло конюшней» — говорил Браммелл.

Среди забав начала XIX века были популярны «gentleman coaching». Это были скоростные поездки в конных экипажах. Многие молодые модники обожали лично управлять экипажем, и для них это было главным жизненным увлечением и престижным хобби. Денди-спортсмены, специализирующиеся на «gentleman coaching», имели прозвище «Whips» («кнуты»). Район их передвижений не ограничивался элитарным Вест-Эндом. Разъезжая по всему Лондону, они были любителями породистых лошадей и хороших экипажей. Будучи городскими жителями, «Bucks»  проповедовали ценности сельских джентльменов: главным для них было разбираться в конских и собачьих породах, лихо водить экипаж и уметь боксировать, чтобы при случае уметь дать сдачи.

Типичный день денди-спортсмена описан Кристианом Геде: «Он встает не раньше одиннадцати, после легкого завтрака надевает редингот и идет на конюшню. Там он беседует по всем каждодневным вопросам со своим грумом и кучером и отдает им сотни приказаний. Затем щеголь едет прогуляться или верхом, или в собственном экипаже с двумя грумами, катается по всем модным улицам и по Гайд-парку, посещает магазины поставщиков седел и лошадиной сбруи. Непременный пункт маршрута — заезд в Таттерселл, где он встречается с друзьями и обсуждает сравнительные достоинства разных лошадей… около трех он направляется в модный отель на ланч и к пяти прибывает домой. Его уже ждет камердинер с приготовленным костюмом, он приводит себя в порядок, одевается и к семи часам едет на обед. В девять он в опере, однако отнюдь не для того, чтобы смотреть спектакль, а чтобы показать себя и флиртовать с леди, сидящими в ложах. После оперы — два-три светских раута, и к четырем часам он возвращается домой, совершенно изможденный».

Денди — это и есть мода

В контексте скорости можно говорить о главном отличии денди от обычных щеголей: денди не гонится за модой. Здесь все наоборот, мода гонится за денди, ведь именно он ее устанавливает. Денди не только одежда по моде, денди — это и есть мода.

Краткую формулу денди можно выразить так: “Денди — это лидер моды”. Он предчувствует и опережает ее развитие. Обычные модники стараются ему подражать, но он всегда умудряется опережать их, сохраняя дистанцию. Своими костюмами он демонстрирует его личный вкус, который и есть высшая инстанция. Следуя именно своему личному вкусу он диктует моду.

Литература и кинематограф

В начале нашего обзора был вопрос: А зачем, собственно, узнавать про дендизм? 

Этот вопрос станет понятен тем, кому интересно развивать свой личный вкус, идентифицировать себя с лидерами мнений. Так, например, про российского денди  Петра Чаадаева писали: “Он может быть примером утонченной моды. Его дендизм заключается не в стремлении гнаться за модой, а в твердой уверенности, что ему принадлежит ее установление».

Если вы хотите изучить образ денди, то существуют множество достойных фильмов и книг:

1. “Портрет Дориана Грея”, роман Оскара Уайльда, 1890 год
   
2. “Родни Стоун” Артур Конан Дойл, 1896 год
   
3. “Пелэм, или Приключения джентльмена”  роман английского писателя Э. Бульвер-Литтона, 1828 год
   
4. “Евгений Онегин”, роман в стихах, А. Пушкин, 1831 год
   
5. “Утраченные иллюзии”, Бальзак, 1823 год
   
6. “У Германтов”, Марсель Пруст, 1921 год
   
7. “Мадемуазель Мопен” Теофиля Готье
   
8. Фильм: Костюмированная драма «Этот красавчик Браммелл», 2006 год

Эти книги помогут обогатить читательский опыт, и они являются ключом к понимаю дендизма. Это истории прежде всего о наследовании и переосмыслении. В этом обзоре были ссылки на этих авторов.
С другой стороны читать, например, Евгения Онегина, чтобы понять дендизм, это как с помощью одного вопроса пытаться ответить на другой. И здесь еще не понятно, какой из этих вопросов сложнее. Внимательное чтение Онегина — это отдельная наука. И как говорили об этом романе — это энциклопедия русской жизни.
Дендизм — это отдельная вселенная, и она ждет погружения в ее ритм, покачивания на волнах его философии. И если вам с этой вселенной по пути, то обязательно прочтите эти книги. В этом материале будет рассказано об одном из самых известных авторов-денди.

Что придумала Англия

Бокс, футбол и еще современную британскую моду для того, чтобы человек поднялся. Артур Конан Дойл, следуя своему времени, создал целую вселенную про “Шерлока Холмса”. Будучи денди, автор знакомит нас с дендизмом на страницах другого романа — «Родни Стоун» (англ. Rodney Stone), который  раскрывает для нас исторический контекст того времени, а это период Наполеоновских войн.  Произведение интересно еще и тем, что один из героев романа — сам Джордж Браммелл.  Родни Стоун» начинается с того, что главный герой, провинциал семнадцати лет, приезжает в Лондон под опеку своего дяди, Чарльза Треджеллиса, «короля щеголей», который представляет племянника знаменитым светским львам. В их числе оказывается и Джордж Браммелл.

Конец эпохи Бо Браммелла?

Это был не единственный случай когда Браммелл позволял себе подобные высказывания в адрес высоких чинов. И после одного из таких он впал в немилость к вошедшему на трон Королю Георгу IV.
Эти последствия оказались для него сокрушительными и ему ничего не оставалось как бежать из Лондона с огромным багажом бесконечных кредитов, на кои он, не будучи аристократом, и вёл свою яркую жизнь. В последней записке, что он оставил убегая во Францию было только одно слово — крахмал. Это был секрет Браммелла. И кто знает, может выдавая его он хотел покрыть часть своей нагнетающей немилости?

В 1835 году во Франции Браммел попал на три месяца в тюрьму за неуплату этих долгов. Позже он был выкуплен оттуда своими друзьями. Но и там он продолжал исполнять свои ритуалы. Он просил своего друга Армстронга, чтобы тот ему ежедневно присылали по три чистых полотенца, и добился, чтобы прямо в камеру ему доставляли от 12 до 14 литров воды для ванны и два литра молока.

Современные денди

И напоследок вопрос: Зачем нужны денди сегодня? 

Как говорил Ролан Барт — «одежда — это язык, на котором мы говорим с окружающим миром». Капитал денди — это чувство стиля, чувство формы, способность предъявить себя и любой свой опыт. Наши вещи диктуют нам нашу манеру поведения благодаря тому, что они создают определенный культурный контекст. В те времена говорили: «Он умеет (или не умеет) носить фрак». Сшить фрак и при этом еще уметь его носить, а это, как рассуждал герой романа Бульвера-Литтона «Пелэм, или Приключение джентльмена», — целое искусство, дающееся лишь истинному денди.

Фрагмент романа «Родни Стоун», в котором главный герой встречает «короля денди»

А теперь, племянник, надо послать за Уэстоном и заняться твоим гардеробом. Джентльмену не пристало ходить к мастеру, мастер должен приходить к джентльмену. Пока тебя не оденут как следует, придется тебе жить затворником.
Меня обмерили с головы до пят, это оказалось весьма торжественной и серьезной процедурой, но не шло ни в какое сравнение с примеркой, которая происходила два дня спустя, — дядя терзался мрачными предчувствиями всякий раз, когда на меня надевали какую-нибудь часть костюма. Он спорил с Уэстоном о каждом шве, лацкане, фалде, и они крутили меня и вертели во все стороны, так что под конец у меня закружилась голова. Потом, когда все уже, как мне казалось, было решено, явился молодой мистер Бруммел, который обещал перещеголять в щегольстве даже моего дядю, и все началось сначала. Он был хорошо сложен, этот Бруммел, светлый шатен, с красивым, удлиненным лицом и рыжеватыми бакенбардами. Манеры его отличались некоторой томностью, говорил он медленно, и хотя превосходил дядю своеобразием речей, в нем не чувствовалось мужественности и решительности, которые сквозили за дядиной манерностью. — А, Джордж! — воскликнул дядя. — Я думал, вы уже в своем полку. — Я подал в отставку, — растягивая слова, ответил Бруммел.— Я был уверен, что этого не миновать.— Да. Десятый полк послали в Манчестер, и я, разумеется, не мог поехать в такую глушь. Кроме того, майор оказался чудовищным грубияном.— То есть как?— Он вообразил, что я должен знать назубок все его нелепые правила маршировки, а у меня, как вы понимаете, и без того есть чем занять мысли. На плацу я сразу находил свое место, так как всегда прямо позади меня оказывался один красноносый кавалерист на чубаром коне. Это меня избавило от многих неприятностей. Но на днях, когда я явился на плац, я проскакал в одну сторону, в другую, но красноносый будто сквозь землю провалился! Наконец, когда я уже совсем не знал, что делать, я вдруг увидел — он стоял в стороне в полном одиночестве, ну и я, конечно, тут же стал перед ним. Оказалось, его поставили охранять плац, и майор позволил себе так забыться, что сказал, будто я понятия не имею о своих обязанностях.

«Я, разумеется, знал, как мне следует поступить. Я посмотрел сквозь него, и на этом его карьере в столице пришел конец»Дядя рассмеялся, а Бруммел придирчиво оглядел меня с головы до ног.— Это вполне сносно, — сказал он. — Темно-желтый с синим — отличное сочетание для джентльмена. Но сюда больше подошел бы вышитый жилет.— Не согласен, — горячо возразил дядя.— Мой дорогой Треджеллис, вы непогрешимы во всем, что касается галстуков, но уж о жилетах разрешите мне иметь собственное суждение. Сейчас жилет выглядит превосходно, но небольшая красная вышивка придала бы ему необходимую законченность.Они спорили добрых десять минут, приводили множество примеров и сравнений, ходили вокруг меня, склоняли голову набок, подносили к глазам лорнеты. Наконец они на чем-то помирились, и я вздохнул с облегчением.— Мои слова, мистер Стоун, ни в коем случае не должны поколебать вашу веру в суждения сэра Чарльза, — с большим чувством заявил Бруммел.Я заверил его, что у меня этого и в мыслях не было.— Будь вы моим племянником, я бы, разумеется, хотел, чтобы вы следовали моему вкусу. Но вы и так будете выглядеть превосходно. У меня есть молодой родственник, и в прошлом году он явился в город с письмом, кое препоручало его моим заботам. Но он не желал слушать никаких советов. На исходе второй недели я встретил его на Сент-Джеймс-стрит в сюртуке табачного цвета, сшитом у провинциального портного. Он мне поклонился. Я, разумеется, знал, как мне следует поступить. Я посмотрел сквозь него, и на этом его карьере в столице пришел конец. Вы ведь из провинции, мистер Стоун?— Из Суссекса, сэр.— А, Суссекс? Там живут мои прачки — где-то близ Хайуордс-Хит есть одна, которая отлично крахмалит рубашки. Я посылаю ей каждый раз две штуки, потому что, если послать больше, она разволнуется и будет уже не так внимательна. Стирать умеют только в провинции. Но если бы мне пришлось там жить, я был бы безутешен. Ну что там делать порядочному человеку?— Вы не охотитесь, Джордж?— Только за женщинами. А неужели вы охотитесь с гончими, Чарльз?— Прошлой зимой я ездил на охоту с Бельвуаром.— Что за радость — скакать в толпе засаленных фермеров? Конечно, у каждого свой вкус, но я, например, предпочитаю днем сидеть у Брукса , а вечером в уютном уголке за макао у Ватье — так я получаю все, что нужно для тела и для души. Вы слышали, как я пощипал пивовара Монтэга?— Меня не было в городе.— Я выиграл у него восемь тысяч за один вечер. «Теперь буду пить ваше пиво, мистер пивовар», — сказал я. «Его пьют все лондонские мерзавцы», — сказал он. Это было чудовищно невежливо с его стороны, но не все умеют проигрывать изящно. Что ж, я иду на Кларджес-стрит, хочу заплатить ростовщику Кингу часть процентов. Вы не собираетесь в ту сторону? Ну, тогда до свидания! Мы еще, разумеется, увидимся в клубе или на Пэл-Мэл .И он неторопливо удалился.— Этому молодому человеку суждено занять мое место, — мрачно сказал дядя, когда Бруммел вышел. — Он еще слишком молод и незнатного рода, но завоевал положение в обществе хладнокровным бесстыдством, природным вкусом и изысканной манерой выражаться. Никто не умеет грубить столь любезно. Уже сейчас в клубах его суждения соперничают с моими. Что ж, каждому свое время, и, когда я почувствую, что мое миновало, я больше ни разу не покажусь на Сент-Джеймс-стрит: вторые роли не по мне. А теперь, племянник, в этом сюртуке ты можешь появиться где угодно, так что, если хочешь, сядем в коляску и я покажу тебе город.<…>

«Он завоевал положение в обществе хладнокровным бесстыдством, природным вкусом и изысканной манерой выражаться. Никто не умеет грубить столь любезно»

В тот вечер у Ватье, сидя подле дяди на красном бархатном диванчике, я впервые увидел кое-кого из людей, чьи слава и чудачества не забыты миром еще и по сей день. Длинный зал, с множеством колонн, с зеркалами и канделябрами, был переполнен полнокровными, громкоголосыми джентльменами во фраках, в белых шелковых чулках, в батистовых манишках, с маленькими плоскими треуголками под мышкой.<…>— Здесь и мистер Бруммел, сэр, — сказал я.— Да, он сейчас к нам подойдет. У этого молодого человека есть будущее. Ты заметил, он так оглядывает залу из-под опущенных век, словно, придя сюда, оказал нам снисхождение? Мелкая самонадеянность невыносима, но, когда она доведена до предела, она уже заслуживает уважения. Как поживаете. Джордж?— Вы слышали о Виркере Мертоне? — спросил Бруммел, подходя к нам в сопровождении еще нескольких щеголей. — Он сбежал с отцовской кухаркой и женился на ней!— Как же поступил лорд Мертон?— Сердечно поздравил сына и признался, что был излишне низкого мнения о его умственных способностях. Он намерен жить вместе с молодой четой и назначить им весьма солидное содержание при условии, что новобрачная будет исполнять свои прежние обязанности. Да, кстати, ходят слухи, что вы женитесь, Треджеллис!— Пожалуй, нет, — ответил дядя. — Было бы ошибкой отдать все внимание одной, если оно доставляет удовольствие многим.— Совершенно с вами согласен, точнее не скажешь! — воскликнул Бруммел. Разве справедливо разбить дюжину сердец ради того, чтобы осчастливить одно? На будущей неделе я отбываю на континент.— Судебные приставы?— Какая жалкая фантазия, Пьерпойнт! Нет-нет, я просто решил соединить полезное с приятным. К тому же разные мелочи можно купить только в Париже, и надо сделать кое-какие запасы на случай, если опять начнется война.— Совершенно справедливо, — сказал дядя, по-видимому, решив перещеголять Бруммела в чудачестве. — Зеленовато-желтые перчатки я обычно выписывал из Пале-Рояль . Когда в девяносто третьем году разразилась война , я на девять лет оказался отрезанным от своих поставщиков. Если бы мне не удалось нанять люггер и провезти перчатки контрабандой, мне пришлось бы все эти годы носить английские, рыжевато-коричневые.— Англичане — прекрасные мастера, когда надо изготовить утюг или кочергу, — сказал Бруммел, — но предметы более изящные им не по силам.— У нас недурные портные, — заметил дядя, — но наши материи однообразны и в них чувствуется недостаток вкуса. Мы стали одеваться очень старомодно, и в этом виновата война. Она лишила нас возможности путешествовать, а ведь ничто так не расширяет кругозор, как путешествия. Вот, например, в прошлом году на площади Св. Марка в Венеции я увидел совершенно необычный жилет. Он был желтый, с очаровательным розовым мотивом. Да разве бы я его когда-нибудь увидел, если бы не путешествовал! Я привез жилет в Лондон, и некоторое время это был последний крик моды.— Принц тоже носил такой.— Да, он обычно следует моему примеру. В прошлом году мы так похоже одевались, что нас часто путали. Конечно, это мне не комплимент, но ничего не поделаешь. Принц часто жалуется, что на нем вещи выглядят хуже, чем на мне, но разве я могу ответить правду? Кстати, Джордж, я что-то не видел вас на балу у маркизы Дуврской.— Нет, я проскучал там четверть часа. Странно, что вы меня не видели. Я, правда, почти не отходил от двери — ведь предпочтение вызывает ревность.— Я пришел рано, — сказал дядя, — мне говорили, что там будет несколько сносных debutantes . А я всегда бываю рад, когда можно хоть одной сказать комплимент. Это случается не часто, ведь я очень разборчив.

«Принц часто жалуется, что на нем вещи выглядят хуже, чем на мне, но разве я могу ответить правду?»Так они беседовали, эти удивительные люди, а я глядел то на одного, то на другого и не мог понять, как они ухитряются не рассмеяться в лицо друг другу. Но нет, напротив, оба сохраняли полную серьезность, то и дело обменивались полупоклонами, раскрывали и закрывали табакерки, взмахивали обшитыми кружевом носовыми платками. Вокруг них собралась толпа, все молча слушали, и я видел, что разговор их воспринимается как состязание двух соперников — законодателей моды. Конец этой беседе положил герцог Куинсберри: он взял Бруммела под руку и увел его, а дядя выставил напоказ обшитую кружевом батистовую манишку и вытянул кружевные манжеты, всем своим видом словно говоря, что поле боя осталось за ним. С того дня прошло сорок семь лет. Где теперь все эти франты, где их изящные маленькие шляпы, удивительные жилеты, сапожки, в которые можно было глядеться, как в зеркало? Они жили странной жизнью, эти люди, и умирали странной смертью: одни накладывали на себя руки, другие кончали жизнь нищими, третьи — в долговой тюрьме, четвертые, самые блистательные, — в сумасшедшем доме в чужой стране”.